|
|
Чем же представляется для Бергсона сама интуиция? Интуиция – это вечное движение, а движение есть метафизика!53 Вот почему автор "Введения в метафизику" называет данным термином свою философскую систему, проявляя при этом чувство солидарности с Кантом, полагавшим, что метафизика возможна лишь через интуицию. Вместе с тем Бергсон обвиняет основоположника немецкого классического идеализма в попытках соединить интуицию с интеллектом. Истинная интуиция, по его мнению, выходит за пределы интеллекта, является ultra-intellectuale, и "... все те, которые апеллировали к метафизической интуиции: все они понимали под этим известную познавательную способность, радикально отличающуюся от чувств и сознания и которая держится даже противоположного направления"54. Чувства и сознание, по мнению Бергсона, противоречивы, и потому философия должна не прибегать к их услугам, а воспользоваться "данными интуиции".
Бергсон стремится вывести метафизику за пределы понятий, отождествить с интуицией. Понятиями, по его мнению, пользоваться можно, но они должны быть текучими, гибкими, всегда готовыми "принять ускользающие формы интуиции". И после этого Бергсон, ничуть не смущаясь, восхищается Платоном, высмеивавшим диалектику в ее стремлении "не ломать костей", а следовать по естественным априорным каналам, в умении с легкостью доказать как "тезу", так и "антитезу".
Бергсон видит ошибку там, где результаты познания пытаются закрепить с помощью твердых и точных понятий, категорий. Логическое совершенствование понятийного аппарата – длительный процесс, акт же интуиции – мгновение. Отсюда следует, что за истинную науку мы принимаем сам понятийный аппарат, в то время как подлинный ее творец, интуиция, остается в тени. Вот почему, считает Бергсон, всякое познание (кроме интуитивного) относительно, а сущность явления недоступна разуму. Абсолютное можно постичь лишь через интуицию, и никакого рода абстракции не могут подменить ее. Что касается конкретных форм относительного знания, то они вполне доступны рассудочному анализу. Но сам анализ возможен лишь на мертвом, неподвижном материале. Он как метод несовершенен и в отличие от интуиции не способен "помещать себя в подвижность длительности"55. От интуиции всегда можно перейти к анализу, обратный же путь невозможен. И до тех пор, пока мы ясно не поймем, заявляет Бергсон, что лишь интуиция и только она одна является подлинным инструментом метафизики (читай: истинного познания), а анализ – всех прочих форм знания, мы обречены на вечные и пустые споры.
Каким же образом возможно познание и что оно представляет собой по Бергсону?
Прежде всего познание – не результат деятельности разума, но часть действительности, хотя в некотором роде разум и познание категории родственные, ибо познать можно лишь упорядоченное, а порядок, как известно, вносит в природу разум, заявляет борец с идеализмом.
Бергсон различает два вида познания: чистое (или истинное) и научное (гипотетическое). Первое – абсолютно и возможно лишь через интуицию; второе, относительное и формальное, – через анализ.
Конечно, познание основано на интеллекте, практике, опыте, и без опоры на "твердые элементы" мы вообще ничего не можем постичь в подвижной системе действительности, справедливо замечает Бергсон. Но все дело, по его мнению, в том, что логически правильные умозаключения можно строить и на неверных посылках. Знания и чувства дают лишь поверхностное, упрощенное представление о действительности, с их помощью мы познаем не сами предметы, а их ярлыки. Всякое истинное знание Бергсон сравнивает с лотом, который бросают в некую "чистую длительность". Но все живое, что приносит лот из глубин моря, умерщвляется лучами солнца. Так и данные, полученные интуитивным путем, погибают, когда их подставляют под "лучи разума", превращаясь в застывшие и неподвижные понятия. Для Бергсона всякий умственный акт менее ценен, чем "смутное предчувствие" интуиции. В этом Бергсон, безусловно, преодолел нерешительность и готовность идти на компромисс, которые мы находим у Шопенгауэра.
Для того чтобы лучше уяснить сущность двух видов способностей или способов познания – интуиции и интеллекта, автор "Творческой эволюции" предлагает читателю свою концепцию их генезиса, согласно которой интуиция основана на инстинкте, элементарном психобиологическом чувстве; интеллект же с самого начала своего развития был уже связан с сознанием. Отсюда следует, что инстинкт (интуиция) – врожденное знание, интеллект – приобретенное.
Согласно Бергсону, развитие всего живого шло одновременно к инстинкту и к интеллекту. Ни то ни другое не встречается в чистом виде, и одно невозможно без другого. Оба они имеют общую основу, хотя автор не уточняет, какую именно; "они дополняют друг друга потому, что они различны, ибо то, что есть в инстинкте интуитивного, противоположно тому, что есть в интеллекте разумного"56.
Весьма любопытно и бергсоновское понимание инстинкта. Инстинкт – это некая врожденная способность, не поддающаяся описанию в интеллектуальных терминах и не подлежащая анализу. Философ упоминает о первичных и вторичных инстинктах, но, как обычно, уходит от четкого и однозначного определения вводимых им понятий. В самом общем определении инстинкт выглядит как потенция к творчеству на "материале собственного тела", инструмент, с помощью которого можно проникнуть в самое себя, что в принципе недоступно интеллекту. Строго говоря, инстинкт у Бергсона не относится к области сознания, хотя и не выходит за пределы духовной жизни человека. По его мнению, инстинкт и сознание были некогда слиты, затем развитие их пошло по самостоятельным путям. Сознание и инстинкт – "все более расходящиеся... но никогда не отдаляющиеся один от другого"; и то и другое всегда сохраняется друг в друге. На начальных стадиях развития организма инстинкт, по мнению Бергсона, жизненно более важен, нежели сознание. Сознание – это "дефицит инстинкта". Оно приходит на помощь там, где инстинкт бессилен.
Здесь Бергсон выдвигает отнюдь не оригинальную, эклектическую концепцию сознания. Возведя его в ранг движущего начала развития, он ничуть не сомневается, что действует в духе диалектики. Сознанием наделяются все виды живых организмов и даже растения. "По-видимому, – пишет Бергсон, – сознание высших организмов требует присутствия известного мозгового аппарата... (но!) нелепо отказывать животному в сознании, если у него нет мозга (!), как считать животное неспособным питаться, потому что у него нет желудка"57. И далее: "Мозг есть тот заостренный конец, посредством которого сознание проникает в плотную ткань событий, но он лишь постольку соответствует сознанию, поскольку острие соответствует ножу..."58.
Критерием наличия сознания у организма, по мнению Бергсона, служит способность к изготовлению искусственных орудий. Но как же в таком случае быть с низшими животными и растениями? Оказывается, в качестве искусственных орудий им служат... части собственного тела. Что касается сознания человека, то оно "имеет, по преимуществу, интеллектуальный характер, но оно также могло и должно было, по-видимому, быть интуитивным. Интуиция и интеллект представляют два противоположных направления работы сознания. Интуиция идет в направлении самой жизни, интеллект же в прямо противоположном..."59.
Согласно вышеизложенному, интуиция есть часть сознания, один из его видов. Однако сам автор постоянно проводит и внушает прямо противоположную мысль. В этой связи определенный интерес представляет развиваемая им параллельно учению о сознании и интуиции концепция бессознательного, выдержанная в духе психоанализа и являющаяся по существу эпигонской.
Категорически признавая реальность бессознательных явлений, Бергсон возражает против сведения бессознательного к низшим формам психики. Собственно говоря, бессознательное – это разновидность инстинкта.
Бергсон видит бессознательное двоякого рода – как отсутствие сознания (consciense nulle) и как уничтожение создания (d'ume consciense anemlee). И то и другое равно нулю. Но нуль в первом случае соответствует общепринятым представлениям, а во втором, по мнению автора, несет в себе некоторую диалектику. Термин "уничтожение" означает у него подавление, затмевание сознания более мощным, "единственно возможным действием", например в тех случаях, когда организм находится в критической, жизненно важной ситуации, ограниченной к тому же фактором времени. Деятельность мозга протекает в основном на "материале бессознательного". Не вдаваясь подробно в анализ концепции бессознательного Бергсона, отметим лишь, что бессознательное – это своего рода "предсознание", с которым философ и связывает интуицию.
Выступая сначала как слитные воедино, инстинкт и интуиция (именуемая "божественной симпатией"), по утверждению Бергсона, постепенно удаляются друг от друга: интуиция трансформируется в "очищенный инстинкт". Дальнейший анализ интуиции автор ведет параллельно с описанием интеллекта, создавая между ними столь запутанные и противоречивые отношения, что читатель порой теряет всякую возможность логически увязывать между собой рассуждения автора.
Прежде всего, объясняет Бергсон, интуиция – это сугубо личностное явление, вызываемое в себе субъектом "особым усилием". Что касается вопроса временных параметров интуитивного восприятия, то высказывания философа на этот счет весьма противоречивы и неопределенны. Если в "Материи и памяти" автор признает за субъектом способность по собственному желанию удлинять или сокращать интуитивный акт, а во "Введении в метафизику" считает интуицию цепью однородных актов, то в работе "Творческая эволюция" он категорически заявляет, что интуиция практически не имеет протяженности во времени: она – мгновенна. Несогласованностей и даже курьезов в описании интуитивного знания у Бергсона более чем достаточно, и тем не менее некоторые его мысли по существу не лишены интереса.
Философ определяет интуицию как специфическое умение человека "видеть целое раньше его частей"60, способность мгновенного творческого решения задачи. Интуиция как бы предвосхищает деятельность сознания, интеллекта, оставляя на долю последнего лишь формально-логическое закрепление полученных результатов. Без помощи интуиции, по его мнению, не могут обходиться никакие науки. Так, допуская, что психология способна разложить "Я" на соответствующее количество элементов, Бергсон одновременно сомневается в ее способности познать целое через эти части без помощи интуиции. "Схватив" же целое интуитивно, или, как образно выражается автор, добыв одну монету, по отношению к которой все остальное было бы разменивающей ее мелочью, можно связать и составляющие его элементы; воссоздать же целое путем соединения какого угодно количества частей невозможно. Цель сознания и состоит в том, чтобы сжать все полученные данные в единственную интуицию. Метафизическая интуиция, "хотя к ней и нельзя прийти иначе, как при помощи материальных познаний, является совсем иной вещью, чем резюме или синтез этих познаний"61.
Таким образом, определение Бергсоном сущности интуиции не лишено интереса. Что же касается суждений о диалектике части и целого, то "борец с идеализмом" упорно цепляется за мистико-идеалистическую концепцию развития духа. Для Бергсона по-прежнему незыблема догма: целое есть непознаваемая духовная сущность.
В.Р.Ирина, А.А.Новиков.
В МИРЕ НАУЧНОЙ ИНТУИЦИИ ИНТУИЦИЯ И РАЗУМ
М.: "Наука", 1978
Читайте далее:
Предыдущая страница: