|
|
Фрейд считал «Толкование сновидений» своей основной работой. В третьем (переработанном) английском издании, опубликованном в 1932 г., он писал: «Даже согласно моим нынешним представлениям, в ней изложено самое ценное изо всех открытий, что мне посчастливилось сделать. Подобное проникновение в сущность выпадает на долю человека лишь один раз в жизни» (SE4: xxxii). И в конце части Е, в седьмой главе Фрейд говорит: «Толкование сновидений — это королевская дорога к знаниям бессознательной активности ума» (с. 608). На то значение, которое уделял Фрейд своей работе «Толкование сновидений» указывает тот факт, что он пересматривал и улучшал ее восемь раз, в последний раз в 1930 (SE4: xii)1.
Вас может удивить, почему я решил представить статью об исключительном положении сновидения, ибо это хорошо известный факт. Однако внимательное прочтение психоаналитической литературы, вышедшей в последние годы, показывает, что ряд психоаналитиков либо считают, что за последние сорок лет клиническое значение сновидения уменьшилось, и оно не представляет особой ценности для психоаналитической терапии, либо используют методики, свидетельствующие о пренебрежении теорией Фрейда и методами понимания и использования сновидения в клинической практике. Кроме того, меня поразили утверждения некоторых влиятельных психоаналитиков о том, что это падение значения сновидения в клинической практике обусловлено: (1) появлением структурной теории; (2) выдающаяся работа Фрейда по сновидениям не поощряла следование его примеру или дальнейшее развитие материала;
(3) концепция топографической теории Фрейда стала непригодной Уолдорн (Waldhorn, 1967: 52, 53). Эти и многие другие заключения можно найти в монографии под заглавием «Место сновидения в клиническом психоанализе» (Waldhorn, 1967), явившейся итогом двухлетнего исследования сновидений Исследовательской группы Криса под под руководством Чарльза Бреннера. По-видимому, многие аналитики пришли к заключению, что: (1) в ходе психоанализа сновидение в клиническом отношении является коммуникацией, сходной со всеми остальными; (2) оно не обеспечивает доступа к материалу, не досягаемому каким-либо иным образом; (3) оно всего лишь один из множества материалов, полезных для психоаналитического исследования;
(4) оно не является особенно полезным для восстановления подавленных детских воспоминаний; (5) теория Фрейда о том, что работа сновидения определяется взаимодействием первичного и вторичного процессов, не совместима с его структурной теорией и потому должна быть отвергнута.
Я не согласен ни с одним из проведенных выше заключений. И счастлив отметить, что не одинок в своих убеждениях. Недавно Альтман опубликовал «Сновидение в психоанализе», где приводит другие причины уменьшения клинического использования сновидения. Он считает, что с появлением тенденции сосредоточения внимания на психологии эго многие аналитики не имеют опыта надлежащего анализа своих собственных сновидений, а отсутствие личного опыта такого рода лишило психоаналитика убеждения в исключительном значении интерпретации сновидений для психоанализа (Altman, 1969: 1).
После многих лет частной практики психоаналитической терапии и психоаналитической подготовки кандидатов в аналитики я убежден, что подлинный психоанализ достаточной глубины невозможен без понимания структуры формирования сновидения, а также без вклада пациента и аналитика в методику интерпретации сновидения.
Сновидение, по моему мнению, — единственная в своем роде форма психического функционирования, наблюдающаяся во время особой фазы сна. Эта фаза отличается от всех остальных фаз цикла сна, а также от состояния бодрствования, что особенно ясно показали психофизиологические исследования Демента и Клейтмана (Dement, Kleitman 1957), Фишера (Fisher, 1965, 1966), Хартмана (Hart-mann, 1965) и других. Недавние работы свидетельствуют о вероятности того, что депривация снов может служить причиной тяжелых эмоциональных и психических расстройств. К заявлению Фрейда о том, что сновидение является стражем сна, мы вполне можем добавить, что сон необходим для обеспечения нашей потребности в сновидении.
Изменение равновесия психических сил во время сновидения вызывается приливами психической активности, ищущей сенсорного высвобождения, ибо сон ограничивает контакт с внешним миром и исключает возможность произвольной моторной деятельности. Состояние сна делает возможным ослабление и регрессию сознательной деятельности эго и цензорской функции суперэго. Однако необходимо понимать, что в известном смысле человек никогда не пребывает полностью в бодрствующем состоянии или состоянии сна. Это относительные, а не абсолютные условия. Кьюби (Kubie, 1966), Левин (Lewin,1955) и Штейн (Stein, 1965) подчеркивали значение отношений «сон-бодрствование» при изучении любого типа человеческого поведения. Это помогает объяснить тот факт, что в сновидении постигающая функция эго, лишенного во время сна контакта с внешним миром, направляет свою энергию на внутреннюю психическую активность. Фрейд писал, что ложась спать, люди обнажают свою психику и откладывают в сторону большинство своих физических приобретений (1915: 222). Левин добавил, что сновидец обычно отделяется от своего тела. Сновидение, как правило, является нам в виде образа и фиксируется только неопределенным «психическим» глазом (Lewin, 1968: 86).
Если мы внимательно рассмотрим понятие переменного отношения сон-бодрствование, то немедленно вспомним о явлениях, подобных сновидениям: свободные ассоциации, ошибочные действия, остроты, формации симптомов и выражение бессознательных импульсов в открытом поведении. Но существуют и решающие отличия. Ни один продукт психической деятельности пациента не наблюдается столь регулярно и не открывает столь наглядно и сильно бессознательные силы психики, как сновидение. Толкование сновидения более непосредственно и убедительно раскрывает нам не только то, что именно скрыто, но и каким образом и почему оно скрыто. Мы получаем особый доступ к взаимодействию и переходам между бессознательной психической активностью, управляемой первичным процессом, и сознательными явлениями, следующими законам вторичного процесса. Соотношение между входом и выходом, с точки зрения названных явлений и получаемых знаний о бессознательном материале, ни в одном ином типе психических явлений не является столь благоприятным, как в сновидениях (Эйслер (Eissler), в личной переписке).
До тех пор, пока психоаналитическая терапия сосредоточена на разрешении невротических конфликтов, решающие компоненты которых бессознательны, не имеет смысла считать все продукты психической деятельности пациента имеющими равное значение. Аффекты, язык тела и сновидения в большинстве отношений стоят ближе всего к почти недостижимым глубинам, так настойчиво исследуемыми в аналитической работе. Мы пытаемся представить наши открытия сознательному и разумному эго пациента в надежде предоставить ему более ясное понимание его образа жизни и возможностей измениться.
Эти же самые моменты можно выразить структурно, сказав, что сновидение с исключительной ясностью открывает различные аспекты ид, подавленного, бессознательного эго и суперэго и в меньшей степени некоторых сознательных функций эго, в особенности его наблюдательной деятельности. Однако ограничивать подход к сновидению структурной точкой зрения — несправедливо, ибо при этом упускается из виду тот факт, что в сновидении мы имеем более открытый доступ к динамическим, генетическим и практическим данным существенного значения. Поэтому неудивительно, что сновидение само по себе, зачастую без толкования, быстрее и непосредственнее ведет к аффектам и влечениям пациента, чем какой-либо иной клинический материал. Это убеждает в реальности бессознательной психической активности как ничто иное в клинической практике, что особенно верно в отношении сновидений переноса.
Сновидение ближе всего стоит к детским воспоминаниям вследствие того факта, что и в том и другом задействованы образные представления. Фрейд (1900-01, 1923) и Левин (1968) подчеркивали, что примитивное мышление осуществляется образами и стоит ближе к бессознательным процессам, чем вербальные представления. Даже после того, как ребенок научился говорить, в его мышлении существенно преобладают образные представления. Как мы знаем из некоторых (сценарных) воспоминаний, услышанное превращается в образы (Lewin, 1968; Шур (Schur), 1966). В раннем детстве, чтобы событие запомнилось, оно должно в конечном итоге стать конкретизированным психическим представлением, памятным следом. Левин утверждает, что затем мы ищем забытые воспоминания, как будто их где-то можно отыскать. Этот тип памяти, востановление воплощенного в образ впечатления, развивается, по-видимому, к концу первого или началу второго года жизни (Spitz, 1965; Waelder, 1937). Существуют более примитивные «отпечатки», отражающие состояния тела и чувств младенца, не поддающиеся воспоминанию, но они могут порождать мысленные образы и ощущения в сновидениях. Особенно стоит отметить идеи Левина о лишенных содержания сновидениях, о сценарии сна (dream screen) и его обсуждение семейных проблем (1953; 1968: 51-5).
Давайте вернемся к особому значению психического видения для сновидца и толкователя сновидений. По существу сновидение — это зрительное переживание, и в зрелом возрасте большинство воспоминаний раннего детства приходят к нам в виде образов или сцен. Аналитик, интерпретирующий своему пациенту, часто работает на фрагменте исторического опыта, надеясь, что это приведет к воспоминанию. Такие фрагменты или детали могут появляться в сновидениях. Пытаясь заполнить пробелы между отдельными интерпретациями, аналитик составляет конструкцию, он пробует восстановить серию взаимосвязанных забытых переживаний. Такие догадки могут привести к воспоминанию, но и к ощущению правдоподобия или убежденности в правильности реконструкции. Затем она может появиться в сновидении как событие (Фрейд, 1937). Левин описывает это как попытку восстановить в образах историю из забытого прошлого пациента. Подобным образом мы пытаемся заставить пациента просмотреть свое прошлое вместе с нами; мы заняты совместным просмотром (Lewin, 1968: 17). Исключительная четкость некоторых деталей сновидения также указывает на существование особой взаимосвязи между катексисами просмотра и поиском воспоминаний. Такое желание увидеть то, что произошло в действительности, быть «в» ней, увеличивает то особое чувство убежденности, которое может вызывать правильная интерпретация сновидения. Эрнст Крис открыто осуждал односторонний акцент на анализе защит и подчеркивал значение восстановления прошлых исторических событий таким образом, чтобы пациент мог «узнать» обрисованные картины (195ба: 59). Он считал, что память играет центральную роль в круговом процессе, позволяющем пациенту, в случае интеграции, восстановить полную биографическую картину, изменить представление о себе и свой взгляд на значимых в его мире людей. В статье о «хорошем психоаналитическом времени» Крис удивительно часто выбирает в качестве примеров сеансы со сновидениями и восстановленными воспоминаниями (1956b).
В психической активности во время сновидений существенно преобладают элементы, связанные с ид, подавленными воспоминаниями, примитивными защитными механизмами эго и инфантильными формами и функциями суперэго. Иногда можно наблюдать более зрелые функции эго, но они редко бывают доминирующими. Все это свидетельствует о высокой степени регрессии, имеющей место во время сновидения, но, как и во всех регрессивных явлениях, характер и сила регрессии в различных психических структурах и функциях неравномерны и селективны, на что указывали Фрейд еще в 1917 г. (в «Метапсихологическом добавлении к теории сновидений»), Фенихель (Fenichel, 1945) («Психологическая теория неврозов»), Орлов и Бреннер (Arlow, Brenner, 1964) («Психологическая концепция и структурная теория»). По моему мнению, самое понятное и исчерпывающее описание неравномерности и избирательности регрессий можно найти в книге Анны Фрейд «Норма и патология детского развития»*.
Аналогичным регрессивным явлением выступает свободная ассоциация; она служит попыткой некой аппроксимации между бодрствованием и сном. Использование полулежачего положения, отсутствие внешних раздражений, попытка пациента на время сознательно отказаться от своей обычной цензуры, строгой логики и связности в своих коммуникациях — все подтверждает это. Однако большая часть пациентов редко добивается действительно спонтанных свободных ассоциаций, и поэтому защиты, направленные против них, отличаются у этих пациентов большей изощренностью. Я хочу отметить, что сновидение является самой свободной изо всех свободных ассоциаций. Оговорки могут быстро открыть некий глубокий бессознательный инсайт, но они случаются редко; инсайт локализуется, и старые защиты очень легко восстанавливаются. Выражение бессознательных импульсов в поведении, по определению, является для пациента эго-синтоническим, а его инфантильные начала сильно рационализируются и защищаются. В противоположность этому, каким бы странным и непонятным ни казалось сновидение, пациент признает его как свое, он понимает, что оно — это его собственное творение. Хотя из-за своего причудливого содержания сновидение может казаться чуждым, тем не менее, оно неизменно принадлежит ему, как и симптомы, и он охотно готов работать со своими сновидениями при условии, что аналитик продемонстрировал, насколько работа над сновидениями полезна для понимания неизвестного «я» пациента.
Еще несколько слов, прежде чем переходить к некоторым клиническим примерам. В 1923 г. Фрейд сам признал, что некоторые из его идей, относящихся к топографической точке зрения, противоречат описательным и динамическим атрибутам бессознательной психической деятельности, и выдвинул структурную точку зрения (1923). Это новое разделение психического аппарата на ид, эго и суперэго прояснило роль сознательного и бессознательного эго и сознательного и бессознательного суперэго в их конфликтах с полностью бессознательным ид. Я согласен с Фенихелем (1945), Рапапортом и Мертоном Гиллом ((Rapaport и Gill,1959), а также с Орловым и Бреннером (1964), подчеркивающими превосходство структурной теории для более ясного и более логичного объяснения невротических конфликтов. Однако я не согласен с последними в том, что гипотезы Фрейда о первичном процессе, вторичном процессе и предсознательном следует отвергнуть, или что они несовместимы с структурной точкой зрения. Даже Мертон Гилл (1963), считающий, что концептуально топографическая теория стоит на ином уровне, чем другие метапсихологические точки зрения, признает, что некоторые топографические концепции занимают важное место как клинически, так и теоретически. Я нахожу это верным в работе со сновидениями, а также важным в лечении пациентов, страдающих от дефектов и недостатков в структуре эго и параллельных затруднений в построении постоянных внутренних объект-представлений, проблем, выходящих за рамки конфликтной теории психоневрозов. Я не хочу задерживаться на теории — это не самая сильная моя сторона, но интересующиеся более подробным обсуждением этого вопроса могут обратиться к работам Хартмана (Hartmann, 1951), Левенштейна (Loewenstein, 1954), Бенджамина (Benjamin, 1959), Эйслера (Eissler,1962), Щура (Schur, 1966), Леварда (Loewald,1966), Maxepa (Mahler, 1968) и высказываниям Фишера (Fisher, 1958).
«ФРЕЙД СЧИТАЛ «ТОЛКОВАНИЕ СНОВИДЕНИЙ» СВОЕЙ ОСНОВНОЙ РАБОТОЙ»
Читайте далее:
Предыдущая страница: